| SOFIA LORI, 23 |
|
— questa è sofia, nostra figlia, il nostro orgoglio! у софии было безбедное, весьма насыщенное детство: безбедное, заметили бы многие – пустое, скажет позже она сама. колоритная семья из строгого отца, американского патриота с высоким военным званием и серьёзной психологической травмой за плечами; и матери-итальянки, вечно цветущей, ухоженной и громкой женщины с огромной виллой и собственными виноградниками в качестве наследства. софи никогда не понимала, что её мать нашла в её отце, и отчего не убежала из сиэттла прямиком в цветастую и жаркую италию, пока ещё был шанс. однако, история сложилась, как сложилась: относительно счастливый брак породил двоих относительно счастливых и относительно «удачных» детей. старший – маттео – пошёл по отцовским стопам, подавшись из школы прямиком в армию. младшая – софия – по материнским, что в их семье значило просто быть красивой и радовать мужской глаз. ничто не радовало глаз отца и его сослуживцев, как маленькая софи с её огромными глазами, блестящей вьющейся копной, тонким голоском и короткими юбочками. мама научила её всему самому важному: варить прекрасный кофе, красить глаза и говорить «спасибо, мистер» и «сейчас принесу, мистер». за послушание софию щедро хвалили самыми дорогими подарками, от эксклюзивных игрушек к дорогой косметике и украшениям. за шалости – наказывали маминым тонким ремнём, да часами в углу светлого зала. впрочем, софи всегда была спокойной и предпочитала слушаться. непослушание каралось не только для неё, и, если не слушалась мама – её наказывал отец. безнаказанным оставался всегда лишь только он; как оставался, отчего-то, нетронутым и его авторитет. с годами материнская тоска по родине сподвигла её организовать настоящие погреба в подвале их скромного дома в пригороде сиэттла. с годами пристрастие к вину убило в ней пристрастия к другим радостям жизни. — софи, настало время поиграть. единственные проказы, которые софии были всегда позволены – те, что инициировал отец. в большом секрете, в пустых комнатах, в тех самых погребах; мозолистыми пальцами по нежной коже, сальными взглядами по дизайнерским нарядам. ещё никогда его сослуживцы не были так рады явиться в гости в их уютный дом, и пока мама, так увлечённая собой и всеми своими нелепыми пристрастиями, проводила экскурсию по заднему саду одним; другие с не меньшим интересом знакомились с софией – пожалуй, главной достопримечательностью этого уютного дома. к счастью, карьера военного подразумевает долгие разлуки. к счастью, они всегда были слишком трусливы, чтобы их шалости зашли слишком далеко. к счастью, софия всегда отличалась не только смирным нравом, но и крепкой психикой. она отлично училась: спасибо стремлению податься в любой из вымышленных миров, дабы избежать реальности, да многочисленным репетиторам. спасибо пыльному роялю в том самом светлом зале, что пробудил интерес к музыке – софия начала играть ещё в шесть, а в шестнадцать уже считала свой собственный навык близким к совершенному. тогда появились друзья и подруги, к которым софия с большим удовольствием сбегала на ночёвки, и которых никогда не звала в собственный дом, в надежде скорее о нём позабыть и самой. в глазах родителей, должно быть, лапочка-дочка так и осталась маленьким, податливым, послушным оленёнком, потому что ей удалось сохранить этот образ нетронутым. в самом же деле, ночами софия мечтала о том, что сбежит. и сбежала – под благородным предлогом университета, да не в общежитие, где, не приведи господь, её существование хоть кто-то посмеет осквернить, а в уютную студию, снятую на отцовские деньги. — ci mancherai! софия всё так же покладиста и нежна со стороны: носит всё те же дорогие украшения, короткие юбки, аккуратный макияж и высокий хвост на затылке. хлопает длинными ресницами и смотрит на мир своими большими глазами. однако, теперь она играет по своим правилам. и шалости дозволены по этим правилам лишь ей одной. забрать документы из университета, так и не сообщив об этом родителям – первая шалость, которая на славу удалась. софии не хочется больше учиться, университет исчерпал себя ещё в тот момент, как подарил ей возможность перестать быть очаровательным дополнением к отцу-извращенцу да матери-алкоголичке, при этом оставив доступ к их деньгам. теперь они видятся лишь на рождество, и софия всегда привозит с собой новых молодых людей. это – шалость номер два; доченька выросла. софии больше не приходится исполнять чьи-то похабные капризы, вместо этого у неё появляются свои. она ищет в чужих руках лишь столько удовольствия, сколько необходимо, чтобы перебить всю ненависть к событиям давным-давно минувших дней. рационально меняет каждого, когда тот не может порадовать её чем-то новым. так же рационально откладывает деньги «на университет» на отдельный счёт – это даже не шалость, а необходимость в её нестабильных реалиях. секс с незнакомцами быстро наскучивает, но стремление восполнить нехватку обожания никуда не исчезает, а становится только острее. софия поёт тоскливые песни, сбивает пальцы о клавиши синтезатора – однако, её творчество становится лишь отдушиной; невинным пристрастием, коим когда-то её матери пришлось вино. поставить себе цену в долларах оказалось проще, чем искать оценку в словах восхищения, подарках и комплиментах. достаточно приличной камеры, красивого белья и откровенности, обычно недоступной никому: её грязные истории зрители воспринимают, словно часть шоу, а она лишь изливает душу, мешая стоны боли со стонами наслаждения. софии хочется верить, что когда-нибудь настоящую ценность обретёт её искусство, но пока что искусством зовут лишь её тело. жаловаться не приходится. — sofia, tuo padre. . . è morto stamattina . . . мама захлёбывается слезами от горечи в голосе, еле вяжет слова от тумана в сознании, а у софи гора падает с плеч. её перестают преследовать кошмары, и в жизни будто бы наступает новая полоса – ещё не белая, но уже на тон светлее прежнего. она всё ещё отчаянно не понимает, что её мать нашла в её отце, и отчего не убежала из сиэттла прямиком в цветастую и жаркую италию, пока ещё был шанс. однако, история сложилась, как сложилась: теперь софия не испытывает ни капли жалости ни к одному из них. за спиной одуревшей от горя вдовы стеной поддержки остаётся маттео – а сестра его лишь смакует сладость свободы и одиночества. софия больше не говорит на итальянском, да носит юбки ещё короче прежнего, уже не боясь воспрять против неприятных слов или взглядов. она победительница в собственноручно выдуманной игре в которую играет по собственным же рукописным правилам. когда в жизни софии появляется гас, она просто берёт его за руку и говорит обо всём честно, чтобы он мог уйти. однако, он остаётся, и светлая полоса становится ещё светлее прежней. у него своих скелетов в шкафу, да тараканов в голове хватило бы на них обоих, но теперь весь груз за плечами – общий. и беды все – в прошлом и будущем – общие тоже. |
