› место рождения; 06.10.1995. |
Искусанные в кровь пальцы с остервенением отдирают скотч от коробки. В образовавшуюся щель тут же лезет хрупкая детская ладонь: в коробке что-то пушистое. В подарок на третий день рождения Увэ получает огромного белого медведя, на которого всегда смотрел в широкой витрине ближайшего магазина игрушек. Он ещё не понимает, что маме, должно быть, пришлось потратить на этого мишку всё состояние: вывернуть наизнанку все карманы и собрать каждый цент до единого – поэтому широко улыбается, называет игрушку Генри, вешает на него мамины бусы и тут же бежит знакомить Генри с братом. Так, у него появляется второй лучший друг: первым навсегда остаётся Кай.
Кай – особенный мальчик. Так всегда говорила мама, а маме Увэ привык доверять. Кай и вправду особенный: он отказывается говорить с незнакомцами, хмурится контролёру в электричке и злится, когда разговор заходит о школе, но брату улыбается так широко и ласково, что сводит скулы. Они проводят с Каем очень много времени: в его компании Увэ растёт, с ним больше всего играет, от него чему-то учится. Его не смущает ни возраст брата, ни все его странности – странным, напротив, кажется весь остальной мир, за пределами уютного дома и его компании.
В школе Увэ начинает узнавать намного больше не столько о мире вокруг себя, сколько о себе самом и собственной семье. В школе маленького городка никто не привык осторожничать со словами: она полнится сплетнями. В школе Увэ узнаёт, что его волосы, которые так нравятся Каю, и которые каждое утро расчёсывает мама – это для девочек, и он выглядит глупо. В школе Увэ впервые слышит, как его брата называют неизвестным словом «аутист», а маму, уже давно известным «несчастная». Уже на Рождество от начала первого учебного года, Увэ загадывает желание больше никогда не возвращаться в школу. Желание, увы, не сбывается.
Его не переставая дразнят: из года в год, из класса в класс – и ему нечем ответить, потому что он никогда не станет обрезать свои волосы, а их мама никогда не станет богатой. Они много разговаривают на эту тему, и Увэ с юных лет знает о том, что богатство должно быть духовным, а не материальным; но иногда с завистью смотрит на новый телефон Якоба с третьей парты. Он молчит и терпит, когда кто-то шутит над ним, но грубит в ответ, как только начинают говорить о Кае или маме. Он молчит и терпит, когда его пинают, толкают, бьют ногами по почкам за школьным забором, и больно тянут за «мерзкие патлы». Чем старше Увэ становится, тем более жестоким становится его окружение. Увэ начинает понимать, почему Кай так злился и никогда не хотел говорить о том, как прошёл его школьный день.
Никого не волнует то, что его брат, которого так ненавидят, оказался чёртовым гением и уехал в Гамбург, а его маму повысили в должности.
На Увэ висит клеймо изгоя вплоть до самого выпускного.
В четырнадцать Увэ окончательно мирится с мыслью о том, что ненавидит себя в целом, и всё в себе в частности. От дурацкого имени из начала прошлого века, которое наверняка шло его прадеду, но совершенно не подходит ему, до выпирающих костей на широких плечах. Он покупает самую дешёвую краску для волос и сжигает все свои волосы осветлителем, зато остаётся более-менее доволен цветом. Он подводит глаза чёрным, влезает в самые узкие джинсы и называет себя эмо. Он попеременно ловит себя на мыслях о том, что а) ему нравится девочка Петра из дома на перекрёстке; и б) ему нравится девочка, что иногда смотрит на него из зеркала.
Чем старше Увэ становится, тем реже домой возвращается Кай – и тем более ценными становятся дни, проведённые всей семьёй. Только Каю он может рассказать о том, что чувствует: к себе самому, ко всему окружению, и к самому брату в особенности. Они всегда были близки, но однажды отпускать его становится больно, а дни начинают считаться от праздников к праздникам – от встречи до встречи. Кай нежно обнимает его каждый раз, целует плечи и шею, перебирает волосы и часами говорит о физике, и только с ним Увэ чувствует себя достаточно безопасно, чтобы быть собой. И каждый раз сказка прерывается суровой реальностью.
В пятнадцать он всё-таки начинает встречаться с Петрой.
В шестнадцать – с Якобом (не тем самым, с крутым телефоном, конечно же, но тоже довольно милым).
В семнадцать даже позволяет себе поверить в то, что наконец принимает себя, и понимает, куда двигаться дальше.
В восемнадцать хоронит собственную мать.
И вновь, сказка прерывается.
____________________
Девятнадцатый день рождения Увэ встречает в одной постели с Каем, в небольшой съёмной квартире в Гамбурге. Он не грызёт больше ногти и не кусает пальцы, а подарок открывает с особым трепетом и осторожностью, но не особо переживает о содержании. Самый важный подарок он дарит себе сам: официальная смена имени и официальная смена пола. Девятнадцатый день рождения Увэ становится первым официальным днём рождения Аники, и она не может быть счастливее, принимая гормональные препараты и мечтая об операции в возможном будущем.
Она не получает образования – пока что – и вообще не слишком стремится выходить из дома, понимая, что здесь ей нужно заботиться о брате. О полном рабочем дней не идёт и речи, посменно её не хотят брать даже официанткой: слишком уж несуразно звучит её голос, смотрится её рост, с нежным именем Аника и женственными чертами лица. В Германии существует закон против дискриминации, но она не использует инструменты законодательства, и просто прячется дома. Ей предлагают даже пойти в проститутки, но это страшно, и у неё явно недостаточно опыта. Тогда появляется другое решение – вебкам. И в него она падает с головой.
Каю не нравится то, чем она занимается.
«Я знаю, это не работа мечты,» — твердит она, касаясь губами его виска, — «Но пока что я не могу позволить себе ничего больше. Нужно подождать, ещё немного».
Анике двадцать три, и она всё ещё ждёт. Ждёт Кая из университета и готовит им ужин. Ждёт, когда накопит достаточно денег на операцию, чтобы окончательно почувствовать себя собой. Ждёт, когда ей перестанут отказывать в неплохой работе, и когда она сможет перестать запихивать в себя игрушки самых странных форм на веб-камеру за деньги каких-то извращенцев.
Анике двадцать три, и она не теряет надежды, а запасается терпением.
Ведь хуже, чем было в четырнадцать, пятнадцать, шестнадцать, и, особенно, восемнадцать, уже точно не будет – а вот всё лучшее наверняка впереди.
