APRIL AMELIA CLARKE
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
ПОЛНОЕ ИМЯ « |
| » ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ |
LITTLE DO YOU KNOW
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
цитата или музыкальное сопровождение
— Опять разбила? Иди сюда... Ну куда руками-то полезла! Эйприл!
Эйприл – огромная непоседа. Она смело забирается на высокие деревья в ближайшем парке, играет с мальчишками в футбол и спрыгивает с качелей на ходу. Светлая макушка отливает рыжиной, колени и ладони вечно битые – перекись и пластыри уже давно не пугают. У неё нет дорогих игрушек, но есть старенький велосипед с корзиной, купленный однажды на барахолке, щенок по кличке Геркулес, несколько самых лучших друзей и круглощёкий младший брат, а большего для счастья и не нужно.
Вечером она возвращается домой в светлый и уютный дом, где её всегда встречают горячим ужином. Дэвидсоны стараются ужинать всей семьёй ежедневно, но за столом время от времени не хватает отца. Эйприл не переживает: с малых лет она осведомлена о том, что папа занят спасением жизней других людей – он врач и пропадает на дежурствах. Что-то в ней до последнего верит в то, что папа – супергерой, но с годами уверенность в этом сходит на нет, а вот уважение к его делу только растёт. Никто и никогда в семье не давил ни на неё, ни на брата в выборе будущей профессии, но так получилось само: лет с шести Эйприл была уверена в том, что станет лучшим в мире доктором и будет помогать всем страждущим.
Она считает себя счастливицей: её родители по-прежнему вместе и любят друг друга точно так же, как любили до её рождения; их холодильник всегда полон еды; на двенадцатый день рождения она получает новенькую приставку; а на тринадцатый – первого бойфренда, которым очень гордится. Определённость в профессии помогает Эйприл сосредоточиться исключительно на том, что важно конкретно ей – ей наплевать на чирлидинг, школьный театр, газеты и радио, спортивные кружки и школьный совет (впрочем, в последнем всё же приходится занять одно из мест, чтобы набрать кредитов для университета), зато она блистает в научных клубах и на уроках.
Учиться Эйприл нравится, но она не теряет привычной искры и неусидчивости: она всё ещё улыбается и проводит всё свободное время на улице, на любимом велосипеде. Ей удалось сохранить большинство своих друзей дошкольного периода, а потому школа интересует её лишь с точки зрения знаний – вся остальная жизнь протекает за её пределами. Так уж выходит, что из всех своих друзей, только она попадает в «хорошую» школу – частную школу, потому что только её родители могли себе это позволить – и только из общей преданности дружбе, Эйприл остаётся задержаться среди них.
С друзьями она остаётся близка и с поступлением в университет: медицинская школа отбирает много сил и времени, больше, чем она могла себе представить, но гордость в глазах отца и не угорающий интерес подпитывают стремление продолжать учиться. Эйприл по-прежнему живёт в том же доме, на той же улице, а мама по-прежнему готовит вишнёвый пирог каждую субботу – они пьют чай всей семьёй за тем же круглым кухонным столом, только теперь она не идёт смотреть телевизор в гостиную, а уходит из дома в излюбленный бар, где пропускает пару стаканов пива с друзьями.
В один из таких вечеров привычный ход событий рушится: в жизни Эйприл появляется Кристофер, высокий и блондинистый, с великолепным чувством юмора и свободолюбивым нравом. Кристофер на два года старше, когда-нибудь обязательно станет восхитительным хирургом, а ещё отчего-то сразу не нравится её маме. Он не хвалит её вишнёвый пирог – может быть, дело в этом – а ещё отпускает пару нелестных комментариев об обшарпанных стенах любимого бара, когда Эйприл знакомит его с друзьями. Она всегда была им предана, но впервые выбирает в его пользу: влюблённая и глупая, девушка заставляет себя согласиться с тем, что друзья должны соответствовать уровню, а потому предпочитает компанию нового бойфренда.
Единственным другом для неё остаётся Эш – несмотря ни на что, он всегда оставался рядом, и их связь всегда была глубже, чем у других, а потому даже отношения обоих расстроить их дружбу не смогли. Именно Эшли она привыкла поддерживать с детства, безусловно и безоговорочно, и именно он спасает её теперь. Именно он выслушивает её бесконечные жалобы на Криса. Именно он советует, что подарить ему на день рождения. Именно он утешает её после каждого скандала, и именно он, со временем, убеждает подругу в том, что в её отношениях что-то нужно менять. В марте 2018, спустя полтора года бессмысленных страданий, беспорядочных измен и периодического рукоприкладства, Эйприл и Кристофер расстаются.
В июле того же года Эйприл вновь собирает свои вещи и переезжает к Эшу, а в сентябре они играют скромную, но красивую свадьбу.
Подвох здесь в том, что это – не история скоротечного романа, а череда нелепых случайностей. Эйприл возвращается в родную компанию, которая принимает её с её никчёмными извинениями, и они возобновляют традиционные субботние походы в любимый бар. Ребята снова берутся за привычные шутки о «слишком крепкой» дружбе А&А, и, в какой-то момент шутки заходят слишком далеко. Слегка переборщили с алкоголем, устали от неудач на любовном фронте – и вот, после очередной тусовки они обнаруживают себя проигравшими крайне интересный спор. Спор, по условиям которого они обязаны пожениться.
Не стоило воспринимать идею с таким энтузиазмом, но ведь по-тихому расписаться, а затем так же тихонько развестись спустя пару месяцев – проще простого? Эйприл совсем не переживает о бумажной волоките и глупых формальностях: намного интереснее утереть нос своим долбанутым друзьям, а заодно заполучить ещё одну грандиозную историю в копилку своей молодости. Всё выходит из под контроля, когда она приглашает на домашний ужин Эша и одну из общих подруг – невероятную болтушку. Всё проходит гладко, родители знают ребят много лет, и за столом плавно течёт беседа под хорошее итальянское вино, как вдруг происходит что-то, что заставляет Эйприл подавиться кусочком коронной телятины её мамы.
— Время бежит слишком быстро, я помню, как вы прибегали сюда ещё совсем маленькими и мучили Геркулеса до потери пульса, а теперь все такие серьёзные.
— Ну да, а теперь у всех образование, работа, эти двое – вообще женятся...
— НЭНСИ!
Стоит исправить всё сразу, но Эйприл просто теряет дар речи, а после не может заставить себя рассказать им правду – они слишком счастливы. Раньше Дэвидсон не могла и представить, как сильно обрадует их новость о её замужестве, но все эти расспросы, поздравления и свадебные планы, за которые они берутся с нездоровым энтузиазмом, сводят её с ума. Неизвестно как и почему, но Эш остаётся хорошим другом и поддерживает неожиданно организованную легенду: он принимает её с её пожитками на свою съёмную квартиру и соглашается на церемонию бракосочетания. Эйприл безумно стыдно: она отказывается от денег и они снимают самый скромный зал, она выбирает самое скромное платье и устраивает скромный фуршет вместо полноценного банкета. Развод планируется на весну следующего года.
Они все ещё дружат. Наверное. Живут вместе уже несколько месяцев, воспитывают собачьего сына, который принадлежит Эшу, но любит, вообще-то, обоих одинаково, спят в одной кровати, но по разным её концам, и... Дружат. Дружат настолько сильно, насколько возможно дружить в сложившихся условиях.
LAST BUT NOT LEAST
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
Тишина между ними не столько неловкая, сколько неуместная: им обоим есть чем поделиться друг с другом. Только вот Огаст боится сказать хоть одно лишнее слово, собирается с мыслями дольше обычного и физически заталкивает все стенания в самый долгий ящик. Он проворачивал такое с Ронни много раз: шёл на его условия и молчал, вместо того, чтобы говорить; проглатывал обиды и довольствовался тем фарсом, что у них был, вместо того, чтобы хотя бы попробовать сделать из них нечто серьёзное.
Теперь он просто не хочет говорить. Просто не может. Просто не собирается.
— Спасибо на добром слове, я тоже очень рад тебя видеть.
Даже голос звучит ниже и гуще обычного. Огаст говорит тихо – не хочет, чтобы их бессмысленные переговоры раскрыли «тайную комнату» чужим ушам.
Он знает, что выглядит плохо, объективно плохо, особенно в сравнении с тем, что привык видеть рядом с собой Ронни. Идеальный мальчик в эпатажных шмотках с вечной ухмылкой на розовых губах и дурацкими женскими кольцами на музыкальных пальцах. Романтизированный образ, не живой и не настоящий, соблазнительный и возбуждающий ровно настолько, насколько способна соблазнить и возбудить пластиковая кукла, идеально имитирующая человека. Сейчас Брэдшоу знакомится с уродливой реальностью, и Гасу даже становится проще от его реакции. Ронни и не должно нравиться это. Это в растянутых грязных шмотках и стёртых кедах, это с беспорядком на светлой макушке и покрытое синяками по всему телу.
По большому счёту, это – внешнее олицетворение всего внутреннего, что жило в нём всё это время. Просто кое-кто был достаточно слеп, чтобы не замечать очевидного прямо перед своим носом. Слеп, ну или абсолютно не заинтересован – и Огаст даже не знает, какую версию предпочёл бы с большим удовольствием.
— Какая-то шпана. Это случилось не в городе, я уезжал на прошлые выходные.
Рукава худи натянуты так, что полностью скрывают ледяные ладони, руки скрещены на груди – это его щит. Будто бы прикрываясь им от любой реакции Ронни (и не в силах больше выдерживать этот болезненный зрительный контакт), юноша огибает его слева, заходит за спину и падает на диван. Так, будто бы не сводит зубы от того, как плотно приходится сжимать челюсти, чтобы не зашипеть. Так, будто бы старый каркас не пробивает истончившуюся обивку, и не упирается прямо в лопатку. Легко и беззаботно – ведь ничего и не случилось.
Это ведь всё какая-то абстрактная шпана, а не «их было четверо, против меня одного». Это ведь просто «я уезжал на выходные», а не «они прекрасно знали нужное время и место, потому что готовились заранее». Огасту кажется, что если он будет лгать всем вокруг достаточно долго и убедительно, то справится и с самообманом – сумеет обмануть собственное сознание. Не нужно даже утруждаться, поднимать голову и проверять реакцию Брэдшоу: он буквально чувствует, как взгляд того прожигает всё изнутри. Он не верит – да и какой дебил поверил бы на его месте – но это не важно. Важно сохранять хотя бы видимость контроля.
— Им не понравился мой вид, — брови подлетают на долю секунды, голос подрагивает, но МакМиллан считает себя хорошим актёром и не прерывает всё шоу, — Те розовые джинсы, помнишь. Ну, пидорские.
На нём была огромная дутая куртка, старый свитер в полоску, что остался от деда, чёрные джинсы и вязаная шапка – бабулин подарок на прошлое Рождество. Он никого не провоцировал, если в такие байки вообще ещё кто-то верит. Его заставили снять куртку и свитер, поставили на колени в какое-то грязное месиво, что должно было бы быть снегом, если бы не отвратная погода этой зимой. Было темно, холодно, мокро и мерзко, и им это нравилось – они наслаждались каждым ёбаным моментом. А, главное, так чертовски гордились собой, будто бы в их жизнях никогда не было свершения круче, достигнутой цели выше.
Он отхаркивался кровью, и позорно полз к свитеру на четвереньках, а потом ещё пятнадцать минут искал куртку в абсолютной темноте – без линз, очков и мобильного, что болтался в кармане. Больше всего на свете в тот самый момент в том ебучем лесу ему нужна была поддержка, но её не было. Был только путь до дома в полном одиночестве, переживания бабушки, граничащие с осуждением, и необходимость казаться сильнее, чем он есть на самом деле.
Вот и сейчас ничего не меняется: никого за спиной и бессменная необходимость казаться сильнее, чем есть на самом деле.
— Так или иначе, это уже не важно.
Это важно. Настолько важно, что пальцы Огаста дрожат, пока он нервно перебирает провода наушников, чтобы развязать один случайно образовавшийся узелок. Настолько важно, что в его глазах уже стоят слёзы. И он знает, что Ронни смотрит, но всё ещё наивно надеется, что тот не обратит внимания.
