LEONARDO ANDREAS MAURIAT
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
ПОЛНОЕ ИМЯ « |
| » ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ |
LITTLE DO YOU KNOW
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
цитата или музыкальное сопровождение
Лео просыпается в шесть утра, морщится от резкой головной боли в висках и босыми пятками шлёпает к ванной, чтобы принять контрастный душ. Ни одно его утро не проходит без душа, головной боли и чашки чёрного кофе без молока и сахара. Он заваривает кофе прямо в чашке. Впрочем, заваривает – это громко сказано – просто заливает кипятком и пьёт даже не глядя на не успевший осесть помол. Его бывший называл это помоями. Тогда утренний ритуал Лео включал в себя ещё и утреннюю прогулку с собакой, однако от лучшего друга недавно осталась лишь только привычка вставать на полчаса раньше нужного. Ничего не поделать – все умирают.
Смерть преподнесла мальчишке первый урок, когда забрала себе его деда. Мужчина прожил длинную, трудную жизнь, но выгорел, словно спичка, когда его атаковал рак. Впрочем, официальной причиной смерти стало заражение крови. Сепсис, в свою очередь, был вызван пневмонией, которая не дала ослабленному борьбой организму пожилого человека шансов на выживание. Леонардо тогда было всего двенадцать, и родители старались уберечь мальчика от страшных подробностей. Должно быть поэтому он проникся такой симпатией к серьёзному врачу с широкими бровями – тот говорил с ним не на языке жалости, а на языке терминов, позволив далее самостоятельно разузнать их значение.
Теперь Лео знает много терминов: он обожает использовать в речи замысловатые слова, за что ещё со старшей школы прослыл умником и выскочкой. Ему не нравится слово depressive, ещё меньше нравится uncheerful – что это вообще за слово для детского сада – зато нравится doleful. Вместо successful он говорит flourishing. Хотя, конечно, всё это – ерунда и блажь во имя высоких оценок за каждое эссе. Настоящее благоговение он испытал лишь при знакомстве с латынью, а, в последствие, и с тысячами медицинских терминов и названий бактерий. Hypothyroidism – звучит роскошно. Richophyton rubrum – дайте два. Во всём сложном и неизвестном Леонардо всегда видел не только загадку, но и вызов: не только узнать, но и присвоить себе.
«Il faut que jeunesse se passe» – эту фразу раз за разом повторяла бабушка, которой оказалось намного проще примириться с неожиданным решением внука податься во врачи. От Леонардо ожидали иного: его ревностное отношение к языку сбивало окружение с толку. Ему пророчили карьеру писателя, журналиста или переводчика, однако он настоял на своём. Не перерос, не перебесился, не оказался переубеждён родительскими доводами. До сих пор Лео смеётся, припоминая матери самый жаркий спор, в порыве которого выкрикнул, что копаться в трупах – это призвание, и его просто никто не понимает. После этого сопротивление постепенно сошло на нет. Тем более, что Мориа показывал отличные успехи в учёбе, и его успех в поступлении не вызывал вопросов.
Разумеется, на практике обучение в медицинском оказалось значительно сложнее, чем представлялось в школьные годы, но для Леонардо дополнительная сложность только разжигала интерес. Ему повезло унаследовать характер матери: кроткость, спокойствие и меланхоличность – эти особенности никогда не способствовали появлению в жизни юноши множества новых знакомств и контактов, но сильно помогали сконцентрироваться на том, что действительно важно – науке. Он провёл в медицинской школе пять лет – не прошёл полный курс подготовки, не был готов ступить в интернатуру, а всё потому, что с течением лет разгорелся новой идеей. От того, чтобы стать судмедэкспертом, его отделяли ещё четыре года иного направления подготовки, ради которого пришлось временно переехать в Глазго.
Теперь Леонардо приходит на работу, словно на праздник. Он до сих пор ассистент – второй год – вечный студент в свои тридцать, что, впрочем, совсем не мешает ему получать большое удовольствие от того, чем он занимается, а, кроме того, ещё и приличную зарплату, которую можно спустить на квартиру с видовым окном, дорогое крафтовое пиво и неприлично дешёвый кофе. Мориа курит – много, вдохновенно и обязательно взатяг – а потом тихо посмеивается, глядя на поражённые лёгкие несчастных жертв. Семья его работу, как и образ жизни, до сих пор не понимает, и не принимает: более того, в Лидсе осталась лишь его младшая сестра, а родители предпочли вернуться во Францию и готовиться к пенсии там.
«Le temps guérit les blessures» – теперь по телефону он всё чаще слышит это. Предательство, смерть любимого пса и переезд родителей – Лео, вроде бы, взрослый, но всё чаще ощущает себя одиноким подростком. Быть может, время действительно лечит, но пока что лучшим лекарством становится работа, и Мориа с большим удовольствием уходит в неё с головой. Тем более, что в спокойном на первый взгляд Лидсе, для судмедэксперта всегда найдётся работа.
ДОПОЛНИТЕЛЬНО:
→ Бабушка с дедушкой Лео родом из французского города Бордо, мама с отцом мигрировали оттуда в Британию в юности, а теперь вернулись в родную Аквитанию. Там же Леонардо проводил каждое лето вплоть до семнадцатилетия. Тем не менее, Францию (и французов в частности) мужчина не любит, а лето на французском побережье для него слишком жаркое.
→ Несколько месяцев назад Лео пережил тяжёлое расставание с мужчиной, с которым был помолвлен и планировал свадьбу. Его оставили со словами о том, что он не уделяет ему достаточно времени, и не подходит к их отношениям достаточно серьёзно, а затем от общих знакомых Мориа узнал, что его возлюбленный уже давно планировал это расставание.
→ Лео посещает психологов с двадцати одного года – всё началось с крайне высокого уровня тревожности, панических атак, затем вылилось в депрессию. Несколько лет сидел на антидепрессантах, прекратил их приём полтора года назад, и всё никак не может собраться с мыслями и направиться за новым рецептом.
→ Буквально в первую неделю после смерти любимого пса, эрдельтерьера по кличке Гиппократ, Мориа выкупил у бездомной женщины в метро трёх котят, потому что не смог забрать только лишь одного. Теперь в его квартире живут Бабблс, Блоссом и Баттеркап – и, да, свои клички они получили в честь персонажей детского мультика.
LAST BUT NOT LEAST
▪ ▪ ▪ ▪ ▪
— И, ещё раз, зачем я здесь?
Нет ничего, совершенно ничего необычного в том, что парень из частной школы, известный мажор, который не расстаётся с камерой и косяками, зовёт своего юного друга ночью в пригород, в густой парк, больше напоминающий полноценный лес. Летние ночи тёмные и густые, влажный воздух как будто можно потрогать ладонями и растянуть, словно резину.
Айзек врёт, что идёт в кино с Дереком, Троем, Ларри и другими пацанами из класса, а сам нетерпеливо прокручивает педали велосипеда и гонит по пустому шоссе, забыв включить фонарь. Джонни вечно смеётся над ним, находит поводы и способы подколоть, но почему-то его, в отличие от многих в этом тесном городке, не хочется послать на три весёлых буквы. Он по-настоящему талантлив, пусть и огромный придурок, и, кто знает, может быть когда-нибудь именно эта странная полудружба с ним сыграет ключевую роль в судьбе младшего Бранта.
Джонатан Соул уже ждёт его на месте – как всегда с камерой, под фонарём. Он выглядит как кто-то, с кем мама никогда не разрешила бы ему водиться, но это лишь подогревает интерес Айзека. Он спрыгивает с велосипеда, выставляет перед собой кулак в знак короткого приветствия, а затем они, уже вместе, лавируют меж деревьев, приминая траву тяжёлыми подошвами и создавая новые узкие тропинки. Ответа на свой вопрос Брант так сразу и не получает – какое-то время это его не волнует, ну, или ему успешно удаётся молчать, делая вид, что его ничего не волнует, но как только они достигают какой-то небольшой полянки, свободной от людей и будто бы огороженной высокими кустарниками, любопытство берёт верх.
— Ты снимаешь что-то новое, да? — пацан наблюдает за тем, как Джонатан возится с любимой камерой, а сам закусывает щёку и бросает велосипед на землю: ставить на опору слишком лениво.
Вообще-то, здесь чертовски красиво и эстетично. Вся эта полянка озарена лишь полупрозрачным лунным светом – для съёмки, наверное, придётся задействовать фонарик айфона – здесь нет лишних глаз, не слышно шума шоссе, не должно быть никаких диких зверей и прочих факторов, что могли бы помешать искусству. Эта полянка – идеальное место для свидания, съёмок фильма или преступления. Не знай Айзек Соула так хорошо (а знает он его совсем не хорошо, и эта мысль сеет первое зерно сомнения) – решил бы, что приехал на верную смерть. А так – сидит на влажной траве, скрестив ноги в джинсовых самодельных шортах по-турецки, и внимательно наблюдает за процессом подготовки, будто хоть что-то в этом деле понимает.
— Атмосферка тут, конечно...
Чем дольше Бранту приходится сидеть без дела, тем сильнее на него накатывает беспокойство. С прохладным ветром приходят мурашки, а со случайным шорохом в чёрной листве деревьев – лёгкий испуг. Он не должен быть здесь, и его даже не найдут, если что. С другой стороны, здесь нет никого, кроме Джонатана и него самого, а у него нет оснований не доверять Джонатану. Оснований Джонатану довериться тоже нет. Он, конечно, упоминал однажды, что эти идиотские кудри Айзека отчего-то запали в сердечки его зрителей, да и сам мальчишка периодически изучал комментарии под роликом на канале Джонни, в котором успел появиться, но всё же для съёмок ролика на Youtube обстановка была слишком интимной. Мурашки спускаются ниже по спине, к самому копчику.
— Надеюсь, ты меня не в порнухе сниматься привёз, а то видел я одно видео, которое начиналось точно так же, — он, разумеется, шутит, но вырывает клочья травы с обеих сторон от себя, — Прости, Соул, но ты не в моём вкусе, — хорохорится, прямо как и положено мальчишке его лет, и морщит нос.
Настройка камеры, похоже, окончена. Пока что в ответ на все свои вопросы Айзек получил лишь горстку смешков и тысячу раздражённых вздохов на все лады, а посему пока что он совсем не понимает, что здесь забыл.
