noah jai graham, 16
erin mommsen
ноа джай грэм
10th grade; —; бисексуален
○ ○ ○
[indent] crown the empire – johnny's rebelion
so did you miss me?
well here's my farewell
i'm crazier than i ever fucking was
i'm king of the dead and the damned.
Н. – тот самый мальчик, который сидит за школьным ланчем один, за столиком у мусорных баков. Его самого это не тревожит: эмоциональные привязанности бессмысленны, а к запаху тухлятины давно пришлось привыкнуть – но становится поводом для постоянных смешков и перешёптываний. Он не верит в любовь, не верит в дружбу, не верит в преданность – Н. далеко не нигилист, он просто не верит в людей, и людям, соответственно, тоже не верит. Он – один из местных изгоев (отшельников, одиночек – слово можно выбрать любое, а смысл не изменится) – однако, гнобить его в открытую решаются не многие. Людям Н. обычно предпочитает книги. Его владение латынью учительница называет похвальным, но продолжает пребывать в счастливом неведении о том, откуда оно взялось. Не будучи идиотом, подросток тщательно скрывает настоящие обложки.
Н. – тот самый мальчик, о котором ходит бесчисленное количество слухов, потому что какая-то девчонка годом младше ночью видела его в заброшенном доме на краю города. Чем занималась там она сама? Это никого не интересует, потому что она не ходит в черном, не предпочитает наушники пустой болтовне, отлично учится и у всех на хорошем счету. По большому счету, на слухи Н. наплевать: он осторожен. Да и никто и никогда не осмелится предположить, что они могут быть правдой. На его руках много крови (не стоит переживать – кровь, в основном, мелких грызунов), а в его голове никогда не перестает звучать Ave Samael, princeps tenebrarum. Радуйся, Самаэль, князь тьмы. Самаэль – эгрегор зла, единение умерших или живущих злых людей и злых желаний и мыслей, первый демон в иерархии ада. Н. не уверен, что может уверовать полностью в рай или ад, но плотно смыкает челюсти: действие породило противодействие. Так много лицемерия, разговоров о чистоте, греховности, пороках – и каждый из людей стремится в боги, в ангелы, по крайней мере. Свою радикальную позицию Н. считает крайней степенью откровенности. Он лучше будет находить в порочной человеческой сути могущество, в грехах – силу, – чем замаливать каждый чих стоя на коленях и целуя холодные иконы.
Н. – тот самый мальчик, на которого с сочувствием смотрят соседи.
«Связался с плохой компанией».
«Родители избаловали».
«Армия по таким плачет».
Ни с кем он не связывался, родители как родители, и в армии был бы особенно опасен, держа в дрожащих руках автомат и каждого вокруг считая за врага. Если начнёт стрелять на поражение – не выживет никто. Его называют замкнутым и тихим за пределами родного дома, а в просторной столовой за длинным дубовым столом на него обижаются за хладнокровие, безразличие. «Будто ты нас совсем не любишь» – когда-то с губ матери это сорвалось упрёком, а Н. пришлось приложить все усилия, чтобы не пожать плечами: мол, да, не люблю, а есть за что? Им не понять, что Н. не любит не только родителей – Н. никого не любит. В нём нет душевного тепла, человечности, романтизма, обыкновенно присущего шестнадцатилетним мальчишкам. Есть только отстранённость, подавленная жестокость и безразличие: никаких привязанностей – жить так гораздо проще.
Н. – тот самый мальчик, который никуда не поступит после школы, но не потому, что недостаточно умен, а потому что а) уверен, что не доживёт; и б) не видит смысла пахать на оценки, которые ничего не значат. Чем он похож на большинство бунтующих подростков, так это стремлением отвергнуть традиционные жизненные устои. Он не хочет поступать в университет, получать «достойное» образование, стремиться вверх по карьерной лестнице, заводить семью, чтобы потом до пенсии ее обеспечивать. Н. – эгоцентрик – отчасти, по своей природе, отчасти, по вине ментального расстройства, что сводит весь его мир лишь только к собственной фигуре. Он не хамит, не спорит больше по пустякам, но твердо уверен в том, что знает лучше всех, что и как нужно делать. И с этим бесценным знанием необходимость спорить пропадает сама собой. Сократу приписывают наиглупейшее высказывание: «В споре рождается истина». Н. может только посмеяться: быть может, это было актуальным во времена Древней Греции, но сейчас, в двадцать первом, мать его, веке, когда человечество достигло пика своего развития, все истины – как на ладони. И, разумеется, он осведомлён о каждой, до единой.
Н. – тот самый мальчик, которого довели. Школьные насмешки, родительские запреты. Мерзкий учитель воскресной школы. Грязные люди и их грязные души. Н. смотрит на новости об очередной школьной стрельбе и сочувствует стрелкам; а сам мечтает когда-нибудь увидеть, как языки пламени разъедают ненавистные лица, скорченные гримасами боли. Он верит в рациональность: вся жизнь – это выбор. И пока кто-то выбирает прятаться за стёклами розовых очков, Н. выбирает безоговорочное смирение и службу тьме, что постепенно принимает этот больной сгнивший мир в свои объятия.
○ ○ ○
| основные предметы
английский язык и литература ● математика ● анатомия и физиология
| |
| дополнительные предметы | |
| история мира
психология | латинский язык
немецкий язык | арт | |
пример поста
Звучит по-дурацки, но читать Дэнни не любит. Этот – один из множества стереотипов о тупости нового поколения, подтверждением которого он является. Да, он любит комиксы, а ещё всякие статьи о скрытых смыслах фильмов и теориях заговора в интернете, но всё это большинство взрослых и адекватных людей относит к литературному мусору. «Настоящие произведения искусства» и «бессмертная классика» всегда проходили мимо него. Выбор предмета в этом смысле был крайне импульсивным и необдуманным: на креативное письмо записывалась большая часть его друзей, и юноша слепо проследовал за ними, в итоге оказавшись погрязшим по уши в литературе.
Казалось бы, их должны были учить писать, а не читать, но всем ребятам с потока пришлось быстро осознать, что одно без другого существовать не может. А Дэнни заодно и смириться с тем, что избежать чтения не получилось бы в любом случае, какой из предметов бы он не выбрал.
Зато, окажись он на классическом английском, безо всяких изысков – сумел бы избежать Готье. Высокий выскочка, огромный зануда и человек, чьё эго заполняет комнату ещё до того, как он успевает в неё зайти. От него в любом помещении становится невыносимо душно – а он и рад лишний раз подействовать на чьи-то нервы. Всем вокруг уже известно, что он по неясным причинам переведён из закрытой частной школы, а часы на его запястье стоят едва ли не больше, чем всё школьное убранство, включая содержимое всех локеров вместе взятых. Заядлый театрал, любитель высказать своё мнение, и в первую очередь там, где его не спрашивали, а также главная звёздочка вышеупомянутого класса – Готье Моро – наихудший из всех напарников, который только может достаться.
А ещё он чертовски красив, носит потрясающий одеколон не по возрасту и выглядит так, будто сошёл с модного показа, даже когда не старается произвести впечатление. И Дэнни тихо ненавидит себя за то, что чаще думает о его редких ухмылках, чем страдает по рухнувшим отношениям и потерянной девушке. Она ведь так горько плакала, когда он дрожащим голосом рассказывал о том, что не хочет быть с ней нечестным. Даже отвесила ему оплеуху – как жаль, что одного удара не было достаточно, чтобы вернуть его мозги на место и избавить от этого мерзкого наваждения.
Тёрнер клянётся себе расправиться с этим проектом и больше никогда не приближаться к Моро на расстояние пушечного выстрела.
Но пока что сидит на мягком ковре в его доме, массирует ладонью мягкий светлый ворс и сверлит взглядом окно, в которое вот-вот застучит ветка дерева под порывом ветра. Плевать он хотел на эту ветку и это окно, но между активным обсуждением гомоэротических похождений Оскара Уайлда с героем собственных не-столь-далеких влажных снов и активной имитацией неуместного предмета интерьера, Дэнни выбирает роль прикроватного пуфика. Смотреть, на самом деле, можно куда угодно: даже на тёмный затылок с парой завитков – его обладатель всё равно слишком увлечён тягучим текстом.
— О, серьёзно? — он обращает свой взгляд к Готье вынужденно, лишь в тот момент, когда тот обращается к нему напрямую. Как будто его в принципе волнует хоть доля участия одноклассника в этой работе. Как будто он не собирается всё равно всё сделать по-своему, а после этого сбрызнуть своим одеколоном и перевязать шёлковой ленточкой. Разве не так поступают все выскочки, что не способны видеть дальше своего носа?
— У кого что болит, Моро. Оставь эти сюсюканья для своих манерных мальчиков из прошлой школы. Мне все эти пиздострадания вообще до лампочки.
Рядом с ним хочется грубить, хамить, ругаться, словно последний гопник на районе, а не сын довольно состоятельного бизнесмена. Всё, что угодно – лишь бы сбалансировать уровень жеманности и пафоса, лишь бы заставить самого Моро если не заговорить по-человечески, то хотя бы неодобрительно сморщиться.
— Меня смущает только твоё самолюбие и литр одеколона – не продохнуть от тебя, — Дэнни оттягивает ворот футболки и тихо хмыкает, — А с этим Уайлдом всё ясно. Любил поразвлечься с маленькими мальчиками, за что и пострадал. Россу было всего семнадцать, когда Уайлд положил на него свой взгляд. А Альфреду двадцать два, но и он в итоге умудрился утереть нос старикану. Грустная история, но вполне соответствующая временам.
Он говорит всё это уверенно и глядя Готье прямо в глаза. В них не видит в ответ ничего, кроме насмешки: ну разумеется, у него на всё свой взгляд, а на каждое слово, что ему скажет Дэнни – найдётся десять других. Пара секунд, и он уже жалеет о том, что начал что-то говорить, потому что знает, что у Моро над ним есть одно огромное преимущество.
Он знает. А если не знает, то точно подозревает, на что нужно давить.
