<!--HTML--> <center><div id="dreamank"> <div id="nameank"> leonard wright, 21 </div> <div id="ankinfo01"> леонард райт<br> xavier dolan<br> 06.10.1996 ‹ ‹ весы<br> </div> <div id="charone"> <!--сюда вставляете первую картинку персонажа, квадратную--> <img src="http://via.placeholder.com/100x100"> <!--сюда вставляете вторую картинку персонажа, квадратную--> <img src="http://via.placeholder.com/100x100"> </div> <div id="dreaminfo02"> гей </div> <div id="dreaminfo03"> тату-мастер, художник </div> <div id="dreaminfo04"> холост, влюблен </div> <div id="dreaminfo05"> Родителей не выбирают. Не выбирают и Родину. Об этом Лео жалеет, пожалуй, больше всего в жизни. Больно обидная несправедливость: кому-то дано родиться в крутом мегаполисе, с серебряной ложкой в жопе и пачкой денег в каждой руке; кому-то попадаются любящие, заботливые родители, которые готовы помогать своим детям и прикончить за них любого. Ну, а кто-то Лео – примечательный лишь только своими кудрями и постоянным фингалом под правым глазом. Родившийся в сером, унылом и глухом городке Брэдфорд штата Пенсильвания, единственной достопримечательностью которого является огромный завод по производству зажигалок Zippo. В таких местах умирают мечты и настоящие таланты. Если, конечно, не выбраться вовремя – именно такая цель стояла перед юношей ровно столько, сколько он себя помнит. <br><br> Пока в одном доме с родителями жила еще и Тереза, его старшая сестра, Лео доставалось от них значительно меньше: все шашки летели в нее. Он был маленьким, глупым и пугливым ребенком, который боялся отцовского ремня больше, чем потерять доверие одного из самых близких людей, поэтому все, что мог свалить на сестру – валил на нее. Лео прекрасно помнит, как она плакала, заперевшись на чердаке и растирая красную от оплеухи щеку, когда в свои четырнадцать пересолила обеденный суп. А еще Лео помнит, как они вместе прятались в кладовке, когда отец гонялся за матерью по дому с разделочным ножом в руке в пьяном угаре. Счастливым детством в его семье и не пахло. И, все же, как-то они выживали. Молчаливо хранили верность общей мечте: скрыться, уехать, как можно дальше, добиться чего-то, о чем говорят с экранов телевизоров. Ни в коем случае не становиться похожими на родителей. Людей, сломанных дуростью, серостью, узким мышлением, еще задолго до рождения детей, задолго до брака. Потом Тереза уехала. Она была умной, упорной и сильнее обиженной этой жизнью, более мотивированной. Она переехала черт-знает-куда, в какой-то задрипанный колледж, чтобы стать финансистом, аналитиком или бухгалтером, и до конца своей жизни перекладывать бумажки. Это было ее прорывом, ее побегом. А Лео было всего лишь пятнадцать, и вряд ли он понимал, что сестру не увидит еще много лет. <br><br> А, может, и понимал. Его тогда просто это мало волновало, он больше переживал за собственную шкуру. В Брэдфорде никто не жаловал мальчиков, которые не умеют играть в футбол, не разбираются в военной технике, не собираются всю жизнь собирать зажигалки. В Брэдфорде нужно было помалкивать о своей любви к рисованию. И, тем более, ни в коем случае нельзя было говорить о том, что никогда бы не женился на соседкой девчонке Пэм, потому, что она девчонка, а тебе девчонки не нравятся. Лео и не говорил – Лео молчал, чувствуя себя гниющим и одиноким в этом чертовом Брэдфорде с его средневековыми устоями. Его спасал замок на двери в собственную спальню, который он молча и без предупреждения навесил сам. Еще его спасал интернет: блага цивилизации, к счастью, в Пенсильвании все же были доступны всем желающим, и у юноши была возможность оставаться на связи с сотней онлайн-друзей, которые могли поддержать его хотя бы на словах. В такой дружбе он сам не видел ничего зазорного, но продолжал отмалчиваться, что дома, что в школе – ему не нужны были лишние поводы для насмешек. <br><br> На самом деле, никаких перспектив перед ним не было. Прямо вот вообще. Лео не блистал умом никогда, не мог рассчитывать ни на какую спортивную стипендию, и, соответственно, пролетал со всеми колледжами и университетами, как фанера над Парижем. Единственным его шансом было бы податься на творческий факультет, попытать счастья, потягаться с другими талантливыми ребятами, но и этого он сделать, увы, не мог. Его никто бы не отпустил, произошел бы скандал, наверняка с рукоприкладством – Лео никогда не был откровенно трусливым, но если чего-то в жизни он и боялся, то это сумасшедшего отца, вечно пьяного и не по делу сурового. Поэтому он окончил школу, так никуда документов и не подав. Ни отца, ни мать это не волновало – он мог спокойно пойти на тот же завод Zippo, или продавать бургеры в местную забегаловку. Его спасла банальная случайность: молодые ребята, путешествовавшие по стране. Веселые, разговорчивые, энергичные – им пришлось задержаться в Брэдфорде, пока в мастерской не додумались, как починить их автомобиль; а Лео удалось с ними подружиться. <br><br> Когда Липа предложила ему сбежать, он думал около десяти минут. У него была двадцатка в кармане, а пошарив по родительским запасам, бюджет удалось увеличить до сотни. В Нью-Йорке, городе мечты, он мог зажить совершенно по-новому. А все его страхи и сомнения очень быстро были развеяны мотивационными речами подруги о том, как она сама решилась сбежать, и ни разу об этом не пожалела. Кроме того, в Нью-Йорке </div> </div></center>
лео [распиздяй долан]
Сообщений 1 страница 2 из 2
Поделиться12017-10-09 15:51:35
Поделиться22017-12-18 17:57:37
когда крис впервые жалуется на то, что у него выступает странная сыпь, джастин качает головой, посмеивается и советует ему слегка сбавить обороты на апельсинах. аллергия – обычное дело, если есть апельсины килограммами, а заедать их тонкими дольками горького шоколада.
— чертов гурман. до добра тебя это обжорство не доведет!
джастин смеялся, разыскивая таблетки в переполненной домашней аптечке, стоя босиком на холодном кафеле и пытаясь не отвлекаться на дурацкие комментарии своего бойфренда.
всё ему смех.
_
когда на месте маленьких красных пятнышек появляются волдыри, а зуд вместе с болью усиливаются, крис продолжает отмахиваться от похода к врачу и настаивает на тех же дурацких таблетках. их можно принимать всего по одной в день: он выпивает три в течение четырех часов, и после этого не может отойти из туалета еще час сверху.
джастин гладит его плечи, стараясь не задевать ранки, говорит, что всё будет в порядке, и касается губами светлых волос. зрелище довольно жалкое и мерзкое, но он не может уйти: звонит родителям и говорит, что не может вернуться домой на эти выходные. на следующей неделе много важных работ в университете, и лучше он останется в кампусе, будет учиться.
— завтра купим какой-нибудь антибиотик, и тебе станет лучше. я выкину апельсины.
следующую ночь он не выпускает криса из рук. уже совсем не смешно.
_
когда к понедельнику у криса начинается самая настоящая лихорадка, им приходится вызвать скорую. джастин корит себя за то, что не сделал этого раньше: он терпеливо перечисляет все симптомы дотошливому врачу, заполняет за криса все документы и крепко сжимает его ладонь в своей, читая в этом жесте безмолвную благодарность. он замечает в глазах врача тревогу, когда тот обсуждает что-то с медбратом.
позже он узнает, что криса положили в инфекционное отделение, и у него совсем не аллергия.
— он не первый с такими симптомами, можно говорить о массовом заражении. есть вероятность эпидемии.
врач говорит сухо, он не горит желанием общаться с джастином, но родители криса только-только покупают билеты из солнечной флориды, чтобы навестить сына. джастин боится, что станет не нужен, как только они окажутся здесь, поэтому цепляется за каждую деталь.
— пока что мы не можем назначить какой-то конкретный диагноз, ведутся исследования.
— возможно, мы разрешим посещения.
джастин ночует в больнице, а затем какая-то добродушная медсестра передаёт ему смятую записку от криса.
«мне стало лучше, но пока что они ничего не говорят. пожалуйста, иди отоспись. я попрошу позвонить тебе в первую очередь, если что-то случится. хх.»
у джастина нет выбора: он возвращается в общежитие тем же вечером и сворачивается калачиком на кровати, позволяя себе отоспаться. злосчастные апельсины продолжают тухнуть на столе в общей кухне.
_
на следующее утро его самочувствием и состоянием криса как бы между делом интересуется их соседка эмили: у неё большие карие глаза и мягкая улыбка. она смотрит на него с бесконечным сочувствием, и джастину, которому изначально хотелось просто огрызнуться, становится стыдно. она на его стороне, она на их стороне, всегда была и будет. ей хочется помочь не меньше его – и она ровно столь же беспомощна по факту.
— вчера ему стало лучше.
внутри разливается тревога. то, что вчера ему стало лучше, не значит, что лучше станет и сегодня. он прикрывает глаза и старается не дать эмоциям взять контроль над сознанием и разумом.
— мне тоже лучше. я в душ – хочу встретить его родителей в аэропорту сегодня, может быть, смогу поехать в больницу с ними.
недопитый остывший кофе, который послужил завтраком, так и остаётся стоять на краю стола. он перекидывает через плечо широкое жёлтое полотенце и двигается в сторону ванной комнаты. вообще-то, ему ни черта не лучше: голова раскалывается, усталости нет предела, хочется позволить себе упасть в обморок и отоспаться хотя бы таким образом, потому что иначе не выходит.
ему так и не сообщили больше никаких деталей, никто не звонил из больницы.
он стягивает домашнюю футболку и становится перед зеркалом, упираясь обеими руками в края раковины. под глазами уже темнеют круги недосыпа, волосы спутанные и грязные, а взгляд ужасно встревоженный. сам себе джастин напоминает версию себя из какой-то параллельной вселенной: той, например, где он весь день гонялся от зомби, и теперь измотан настолько, что едва может стоять на ногах. таким образом он точно не сможет произвести никакого впечатления на семью криса. если уж им приходится знакомиться в таких обстоятельствах, он должен приложить все усилия, чтобы всё прошло идеально.
отражение будто бы соглашается с ним. на мгновение даже кажется, что улыбается ему в ответ на первую положительную мысль.
джастин качает головой, думает, что ему не мешало бы отдохнуть, почёсывает локоть, лениво потягивается, наблюдая за тем, как тянется кожа на груди, а вместе с ней и почти незаметный след от не-столь-давнего засоса, и забирается в душ. ему нужно взять себя в руки.
к вечеру ничего не меняется: ни его, ни родителей криса так и не пустили к нему в палату, и пришлось вернуться обратно домой. они оказались чудесными людьми, очень понимающими, и обещали держать его в курсе всех изменений, но этого было недостаточно для спокойствия.
новости прибавляли к тревоге:
— ...на данный момент в одних только соединённых штатах зарегистрировано более двухсот случаев заражения, тринадцать из которых уже завершились летальным исходом. на данный момент ведётся работа над вакциной, однако пока что врачи советуют соблюдать повышенную гигиену и обращаться при появлении первых симптомов.
джастину страшно. он разговаривает с матерью несколько часов по телефону, прежде чем лечь уснуть. говорит о крисе, о его родителях, об эмили, и о том, что пришлось пропустить пару учебных дней, но не говорит о том, как сильно чешутся руки. он вспоминает волдыри криса и качает головой: этого не может быть.
_
он смотрится в зеркало следующим утром, и сердце пропускает несколько ударов.
маленькие красные пятна покрывают его руки от кисти до локтя, небольшой участок на груди, поднимаются к шее. он может прикоснуться к ним кончиками пальцев и почувствовать их: как множество комариных укусов. они безумно чешутся.
проблема только в том, что их нет в зеркале.
отражение, его версия в стекле напротив ничем не отличается от него самого: те же движения, тот же сумасшедший взгляд – только кожа чистая.
— что за пиздец?
впервые в жизни джастину действительно кажется, что он сошёл с ума: он склоняется к зеркалу, попеременно глядя то на собственную кисть, то на кисть отражения. ничего не меняется.
[NIC]Justin v.1[/NIC]
[AVA]http://s9.uploads.ru/GNuBL.gif[/AVA]
[SGN] [/SGN]