По всему магазину раздается звон колокольчиков вкупе с неприятным скрипом старой двери, которая, кажется, вот-вот слетит с петель. Стоит сказать об этом хозяину, наверное. Не забыть бы. Тонкий стержень черной ручки касается ее кожи, оставляет совсем незаметный след в виде крестика. Вряд ли она вспомнит о нем, а если и вспомнит – потратит пару минут на то, чтобы догадаться о его назначении. Улыбчивый старичок напоследок машет рукой и забавно семенит в сторону автобусной остановки – Лотта наблюдает за этой картиной сквозь панорамное окно книжного магазина. Мужчина только что приобрел томик стихов Эмили Дикинсон, который залеживался на полках непозволительно долго.
Обеденный перерыв - не то время, когда в магазине слишком много народа. Если честно, в последнее время, Лотта и вовсе не особо старается. Она дружелюбна и помогает покупателям, если те обращаются к ней за помощью, но, если смотреть правде в глаза, этих самых покупателей с каждым днем становится все меньше и меньше. Остается лишь пожать плечами и поудобнее устроиться на стуле. Ближайшие минут тридцать она может ничего не делать. Или..?
Привет. Руки дрожат, как в первый раз. Это все еще кажется странной затеей. Отказаться от которой становится все сложнее с каждой написанной буквой. Ахой качает головой и откладывает в сторону запачканный кривыми каракулями лист белой бумаги. Девушка поднимается на ноги и направляется к тому самому стеллажу, возле которого провела минут сорок, обсуждая американскую поэзию восемнадцатого века с тем приятным мужчиной. Тянется за одним из многочисленных сборников и возвращается на свое место. Подгибает под себя ногу и ногу и берет в руки ту же черную ручку, которая, она надеется, дотянет до конца письма. Справа на листе остается место и Лотта, свободной рукой придерживая небольшую книгу в мягком переплете, глазами пробегается по содержанию книги.
Forgetfulness is like a song
That, freed from beat and measure, wanders.
Forgetfulness is like a bird whose wings are reconciled,
Outspread and motionless, —
A bird that coasts the wind unwearyingly.
Hart Crane
Привет. Я только-только получила твое письмо. Знаешь, я всегда думала, что меня зависимость от социальных сетей обошла меня стороной. Была занята чем-то более... затягивающим. И я бы предпочла социальные сети, на самом деле. Но сейчас, кажется, понимаю всех этих подростков, что не выпускают из рук свои смартфоны и постоянно что-то кому-то пишут. Было бы, конечно, куда легче ждать твоих сообщений в сети, на разбитом экране моего телефона, но... Теперь понимаю, что скучают не по самим гаджетам, а по людям. Это странно, знаешь? Я уже писала об этом, кажется. Странно иметь возможность выговориться только таким способом. Взяв ручку и лист бумаги. В обеденный перерыв, пока магазин пустует. Это странно, что у нас практически нет возможности поговорить. Не сказать, что я фанат посиделок в кафе и бессмысленного трепа, просто странно. Согласись. Не знаю, был ли у тебя подобный опыт, но я постараюсь привыкнуть, честно! От мысли, что человек, с которым Лотта сейчас ведет беседу (пусть и в такой изощренной форме), сидит в тюрьме, по телу пробегала дрожь. Кто она такая, чтобы судить, верно? И если он, вероятнее, просто коротает время, что движет юной девушкой? Почему Ахой не прекращает отвечать на письма? Она окидывает коротким взглядом свою правую руку, в которой зажимает ручку. Синяки. Следы от иголок. Люди, приходящие сюда, стараются сделать вид, что это нормально, что они не обращают внимания. Бред. Это ненормально. И такие проблемы не стоит замалчивать. В первую очередь, тому, кто и страдает от этого.
В голове слишком много мыслей. Боюсь, не успею дописать это письмо до конца обеденного перерыва. На улице отвратительно жарко и чувствую я себя примерно также. Голова не перестает болеть. И, да, я во всем виню погоду, а не что-либо еще. Соседи просто сходят с ума. В самом отвратительном смысле этого смысла. Я боюсь представить, что они делают там, за стенкой. И не хочу, если честно. Мне и своих проблем хватает. Мечтаю о том дне, когда съеду и буду жить одна. Хотя, знаешь, с моей зарплатой и потребностями, это случится лет так через двадцать. Тридцать? Ну, когда-нибудь. И в моем случае можно даже не надеяться на наследство. Сама виновата. Но не думаю, что, сложись бы все иначе, мне бы досталась хоть старый чердак в родительском доме. Не потому, что меня там ненавидят. Хотя, давай смотреть правде в глаза. А потому что слишком любят моего младшего брата. Слишком. И я понятия не имею, на кого нужно злиться в этой ситуации - на родителей, брата или саму себя. В любом случае, смотреть расценки на риелторских сайтах - от количества нолей у меня давление подскакивает. Не знаю, кто может позволить себе такое жилье. Кто, точнее, согласится жить на окраине Сан-Диего и платить такие сумасшедшие деньги. Наверное, кто-то, кого достали соседи-мексиканцы, планирующие торговать такос прямо с окна третьего этажа. Не удивлюсь, если как-нибудь вернусь домой, а вместо моей комнаты будет кухня производственных масштабов. Лотта отвлекается от письма только когда в магазине вновь раздается тихий скрип и звон дверных колокольчиков. Две девочки, бурно обсуждающие что-то между собой, даже не обращают внимания на продавца за прилавком, поэтому та может продолжить писать, надеясь, что ее не отвлекут.
Я снова попыталась сходить на бесплатную консультацию. Сходила. Не помогло. Точнее, я ушла спустя пять минут. Не могу смириться с мыслью, что я выгляжу также жалко, как те ребята, что сидели со мной. Многие даже младше меня. И они действительно верят в то, что эти пустые разговоры помогут им справиться с зависимостью. Это как пластырь от никотиновой зависимости. Самообман. Трата времени. Не знаю ни одного человека, которому бы это помогло. Мне очень жаль тех, кто надеется, что это поможет. В их глазах правда есть надежда. А у меня - одно сплошное разочарование. Может, кому-то это помогает морально. Мол, ты не один и мы справимся с этим вместе. Не знаю. Сколько бы поддержки ты не ощущал, организм этого не почувствует. Будет требовать дозы, а не внимания окружающих. Бред. Я разочаровываюсь в системе здравоохранения с каждым днем все больше и больше, а потом понимаю, что нужно бы начать перестать винить всех вокруг. Начну с завтрашнего дня. Или с понедельника. Это не так-то легко - сесть и разобраться в себе и своих проблемах, не прибегая к помощи крепкого алкоголя. Обещаю, что справлюсь с этим самостоятельно. Постараюсь, по крайней мере. Я самая настоящая трусишка. Ненавижу это.
Сборник стихов Харта Крейна уже давно лежит где-то в сторонке, под завалом из пакетов-чеков-листов бумаги, а у Лотты заканчивается ручка. Она выглядывает из-за прилавка, чтобы удостовериться, что девочкам не нужна помощь, а затем вновь опускает взгляд.
Как ты? Просить рассказать тебя что-нибудь все еще кажется мне глупостью, но... Мне действительно интересно, как у тебя дела? Мой перерыв подходит к концу, но я успею сбегать к почтовому ящику. Два шага. Буду ждать ответа. Лотта.
Несколько минут уходит на то, чтобы отыскать на столе заранее подготовленный конверт. Еще пара мгновений - чтобы сложить бумагу. Лотта поднимается на ноги и разминает затекшую шею. Покупательницы все еще стоят где-то в районе учебной литературы, поэтому Ахой приходится немного подождать с отправкой драгоценного письма. Проходит минут десять, прежде, чем магазин вновь пустеет. В буквальном смысле - даже Лотта позволила себе отлучиться на пару секунд. Расстояние от двери магазина до почтового ящика - три с половиной шага. Столько же обратно. Теперь остается только ждать.
[/float]
