больна(

Информация о пользователе

Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.


Вы здесь » больна( » наськины анки » кайла данай (синди кимберли)


кайла данай (синди кимберли)

Сообщений 1 страница 5 из 5

1

0

2

kayla danai
кайла данай

дата рождения:
05.03.1996 // 23 года
место рождения:
ла, сша

https://69.media.tumblr.com/cbd8d87f038cd658e49bb077a6d4f5fd/tumblr_inline_ot9hjhbw0g1uy8nys_540.gif https://69.media.tumblr.com/df84bf417b15946161319c35d505e724/tumblr_inline_ot9himp1hO1uy8nys_540.gif
cindy kimberly

деятельность:
блогер
сексуальная ориентация:
гетеро

мою первую любовь звали ненависть.
я помню привкус свежих мозолей, что вскакивали на ладонях каждый раз, когда гибкая перекладина выскальзывала из — недостаточно — цепкого захвата; сдирать, пережевывая их — идиотская привычка, руки от которой саднили еще сильнее; потасканный мат, стеной горькой пыли, поднимался к самому потолку, стоило хрупкому девичьему телу приземлиться на него с высоты пары метров. хруст ломких костей — белым шумом, в перерывах между надоевшими трэками в телефоне. до сих пор. «мама, мне больно» — звонкий детский голос, не омраченный взрослыми проблемами и ответственностью, будто чужой — я не смогу узнать в нем себя — вторящий мантру вновь и вновь, в ответ: «потерпи» — излишне размеренное, без колебаний — иглой в сердце. легкий кивок и бессменное смирение — потерплю. боль в мышцах после долгих танцев до утра в одном из этих дешевых баров, чья грязь и похоть скрыта за ярким светом разноцветного неона: мой любимый — красный; напоминание об изнуряющих тренировках, неутолимой жажде, рокочущей боли где-то внутри — маленький ребенок едва разберет, способно ли страдать что-то, не имеющее физической оболочки. от обиды, несправедливости, гложущей ненависти.
запертый на засов тренировочный зал, сгущенный на снарядах желтый, режущий глаза, свет, падающий ниц с перегоревших ламп, и скрип прогнивших половиц — самый жуткий кошмар, что бороздил просторы моего воображения. снова крики, всхлипы навзрыд; опять спокойный голос матери — «все хорошо, кай, не придумывай»,  — отрешённо, мерзло, словно гуляющий по городу свист ветра.
детство — вереница осточертевших снарядов, яркие костюмы, залаченные волосы, собранные в высокий пучок, и колючие пайетки. у меня самая настоящая аллергия на гимнастику — до зуда, раздражения и песка в глазах; к сожалению, универсального противоядия от родительских «надо» не придумали до сих пор. я не смогу припомнить и дня без этих по-детски наивных, от того — самых искренних — слез. занятия в школе до обеда; после — идиотский желтый автобус, мчащий в сторону небольшого ангара, выкупленного под занятия нашей команды. старенький обветшалый ангар, который, я была уверена и не сомневаюсь до сих пор, сгорел бы самым ярким пламенем, охватив собой пересушенные жарой соседние земли — в лос-анджелесе снова бушуют пожары, и случайно брошенная спичка тут совсем не котируется. к счастью родителей и к моему огромному сожалению — я додумалась не делать этого, пусть челюсть сводило болезненной истомой от одного вида инвентаря.
это — не пресловутая нужда в противостоянии и бунтарстве; всего лишь глупое недопонимание, нежелание слушать с одной стороны, страх говорить — с другой. пятничные семейные вечера — «как прошла тренировка кай?», надоевшие брокколи с индейкой в тарелке — «нормально». никаких криков, ссор и громогласных споров — к шестнадцати годам я смирилась с отсутствием друзей, личной жизни и свободного времени, ведь на носу был отбор в сборную штата и я, по словам отца, не могла упустить этот шанс.
оказывается, могла. также, как и могла начать пропускать тренировки, предпочтя козлу — компанию одноклассников на трибунах за школой; сухому тальку на руках — прохладу холодной банки пива у кого-то дома; искусанным от нервов губам — первый неловкий поцелуй в бутылочку. пленительная свобода, заполонившая собой легкие, в момент стала незаменимой дозой — кто знал, что можно гулять допоздна и пытаться сосчитать все звезды на небосклоне? что это все — пьянящая реальность, а не съемки голливудской драмеди? oh, fuck.

не бойся девочка моя, мы отомстим.
суматоха, что едва не сбила с ног, и перевернула сознание вверх дном, пленила своей ребячьей радостью и излишней эмоциональностью; дала сил разжать челюсть — «мам, я перееду к своему молодому человеку после выпускного. и, кстати, я послала мистера берка нахуй». и маме не стоило знать, что названный молодой человек — первый встречный в баре, мистер берк — тренер — даже не в курсе, что я бросила занятия. впервые в доме я слышала так много криков, славно, что в тот момент мне было плевать, ведь под окном моей спальни караулили подруги, чтобы утащить меня узнавать этот мир — не по книжкам и экранам кинотеатров, а на ощупь — методом проб и ошибок; обжигаясь, громко матерясь, шипя. несколько месяцев до дня х казались сущим адом — мамины вопли и хлесткие звуки отцовского ремня стали саундтреком моего пребывания дома. мамино «потерпи» — отголоском прошлого — мотивация. потерплю.

в истории вызовов на моем телефоне давно не маячат имена родителей, наш максимум — поздравить друг друга с рождеством, может, добавить, емкое «скучаю», не получив ответа. я смирилась, они, быть может, тоже. в моей жизни сейчас нет места ненависти и давлению со стороны — я занимаюсь любимым делом — скорее всего, вы видели мою мордашку в рекомендациях на ютубе, если искали рецепт капкейков — родители никогда не придавали значения моей любви к кулинарии; окружаю себя любимыми людьми и, кажется, только начинаю жить. все это до сих пор кажется мне странным, чужим, но день за днем я окунаюсь в эту пучину.

я в восторге.

0

3

киру:
//// с п л и н — д а в а й т е  д е л а т ь  п а у з ы  в  с л о в а х.

давайте делать паузы в словах.
                           произнося и умолкая снова
маково-красный; полыхающий оранжевый; багровый; огненный. смертельный.
я успела позабыть о спокойном сне — когда кир срывается на работу посреди ночи, ненароком забываешь о уютной постели, мягких подушках и сладких сновидениях — в голове, наперебой, голоса дикторов новостных каналов — я, кажется, выучила каждого по имени — что вещают о масштабах калифорнийских пожаров. в квартире отныне всегда работает этот барахлящий телевизор, отвоеванный у кого-то из многочисленных друзей, что затеяли ремонт — обычно он служит источником пыли и подставкой для барахла, которому не хватило место в скрипящих тумбочках и шкафах.
«будь осторожен, ладно?» — заученная мантра, шепотом, что ударяется о холодные стены лестничной клетки. обращенная не в затуманенный небосвод — напоследок, киру, когда тот спускается по лестнице, перескакивая через одну ступеньку. в ответ — невнятное, быть может, «постараюсь».

сапфировый; изумрудный; перламутровый; яркий. очаровывающий.
глупая девятнадцатилетняя девочка, что не видела жизни за пределами родительского дома, громко смеется и пьет жгучие шоты — водка, самбука, текила; отплясывая под очередной трэк королевы би, так, что на утро ноги сводит сладкой истомой, присущей лишь этой дурманящей свободе. вокруг — незнакомые пьянчуги, что становятся одним целым, на одну ничего не значащую ночь; призрачное чувство счастья, утопленное в дешевом алкоголе; спертый воздух, пьянящая духота. завтра — стыд, бережно окутанный лучами неоновых вывесок ночью; отвращение собственным мыслям и словам; трезвонящая в черепной коробке пустота. глупая девятнадцатилетняя девочка так сильно старается быть взрослой: в сумочке валяется фейковый id, а дома — если домом можно назвать маленькую квартиру, разделенную напополам с бывшей одноклассницей — неоплаченные счета. ей не разъяснили, что такое взрослая жизнь — было некогда; не научили расставлять приоритеты — в идиотской свинье-копилке нет ни цента. она путается в названиях таблеток, удивляется ценникам в магазине, ненавидит ходить в прачечную — до взрослой самостоятельной жизни она видела это заведение пару раз, когда пересматривала «друзей». «ты потерялась? где твои родители, милая?»
в тот пятничный вечер бушевал океан и волны разбивались об пирс, превращаясь в миллион ничтожных брызгов, что, кажется, злило посейдона еще сильнее; порывы ветра, вздымающие мокрый песок над землей, завывали понятные лишь природе мотивы, унося на другой конец города рекламные баннеры, вывески и шаткие столики с летних веранд. я не нахожу в погоде той прозаичности, о которой годами слагают стихи — напротив — воспоминания остались в моей голове исключительно из-за собранных по дороге луж — в последствии расклеившихся туфелек и насморка. правда, в тот момент, меня мало это интересовало.
привет, меня зовут кайла. ты умеешь танцевать? — на ответ моего собеседника — имя которого мне не удалось услышать с первого раза — тоже было плевать. в одно мгновение с моих ног слетели никчемные туфли, а оставшийся в рюмке алкоголь истреблен легким движением руки. — пойдем, моряк, я не кусаюсь, — шлепая босыми ногами по липкому полу, я не думала абсолютно ни о чем — с волос стекали капли пресной воды, внутри плескалась доза той самой развязности, которая увела меня в самый центр танцпола — я не могла позволить себе прийти домой позже девяти, пропустила выпускной из средней школы, не в силах попросить денег на билет и платье, а о весенних каникулах не могла даже мечтать. окрыленная счастьем и отсутствием контроля родителей, я не всегда узнавала себя в отражении зеркала: пьяная, с размазанной помадой по всему подбородку, в порванной футболке, улыбающаяся.  — не бойся, я никому не расскажу, если ты наступишь мне на ногу. и, еще раз, как тебя зовут?
расслышать его имя мне удалось чуть позже, когда биты перестали давить на уши — мы вышли покурить, в надежде не повторить судьбу бедной элли и ее собачки из волшебника в стране оз. его зовут кир и, судя по измотанной улыбке, вся эта затея — с танцами, выпивкой и девушками, вроде меня, ему не сильно нравилась. — вечеринка отстой, м? проводишь меня до дома, а то у меня с туфлями, — легким кивком я указала на обувь, что была закинута одной рукой на спину, — беда.

его зовут кир и он, безусловно, лучший человек на этой идиотской планете.

давайте делать просто т-и-ш-и-н-у
мы слишком любим собственные речи — — — — — — — — — — — —— — — —

сегодня океан уступает, сдается, возвысив на берегу белый флаг, разъяренным языкам пламени, что охватывают собой — минута за минутой — добрую часть этого грешного города ангелов. гектары земли, сотни домов и несколько человеческих жизней — сам дьявол не в курсе, как далеко это зайдет. кажется, что жар мириада искр опаляет собой каждое здание — будь то намыленный до блеска даунтаун или забытые богом окраины. в руке верчу телефон, дергаясь от каждого оповещения — кир должен был выехать домой минут двадцать назад. осознание того глобального пиздеца, что творился всего в нескольких десятках километров, давало понять, что сейчас не идет и речи о нормированном графике и пятичасовой смене. страх потери лучшего друга затмевает собой любые адекватные мысли.

«надеюсь, ты мертв, иначе я убью тебя своими же руками.»

«киран тобиас берс, ответь, сукин сын.»

«с тобой все в порядке, малыш? я схожу с ума.»

«напиши.»

очередное всплывающее окно — блять — геолокация от кирана.

белесый; стеклянный; бледно-желтый. звенящий. умиротворенный.
скрипящие двери городской больницы проваливаются, впуская в помещение уличный шум и небольшое стихийное бедствие, что бросается на каждого проходящего мимо — уборщицу, санитарку или глав врача. идиотская пелена застилает глаза — черт бы побрал этот смог и мою нервную систему — я едва замечаю скамейки, расставленные вдоль стен. сердце пропускает пару ударов, а ноги — господи, я понятия не имела, что умею бегать так быстро. в другом конце коридора сидит берс. в форме, жутко уставший, изнеможенный.
сжимаю крепко — живой.
ты меня напугал, в курсе? — в светлом холле городской больницы, где слышен писк медицинских аппаратов, кир выглядит особенно грязно — вокруг него клубится пепел сожженной земли, а вместе с тем — ворох сожалений, обиды, вины. последняя — штыком из-под униформы, точеным лезвием, где-то в области грудной клетки, что задевает меня, стоит заключить кирана в свои крепкие объятия. одно необдуманное слово, неаккуратный всплеск руками — помощь понадобится нам. слезы, леденящим страхом пронзающие каждую по-настоящему живую клетку тела, остаются на плече кира мелкими пятнами.  стараясь перевести дыхание, закашливаюсь, давлюсь — тихим сожалением,  едкой обидой, неутолимым чувством вины. — что случилось?

и если за окном бушуют пожары, подвластные людским возможностям; здесь и сейчас — я не в силах справиться со стихией, выжигающей все живое изнутри.

давайте делать просто тишину.

0

4

киру: can i you back to the day we met? when i stuttered all my words, and i know that made you laugh /// amd the way you flicked your hair, and i saw the smile you had, yeah, iknow, there's somethin', there's somethin'
— — — — oh, there's somethin' 'bout you
                          you been gone a while, i'm like where you been? just split with another man, isn't that like number ten? you say you feelin' alone and now you need a friend; and oh, there's somethin', there's somethin', oh...

истерзанные — каждая по-своему — души, не нашедшие покоя спустя несколько десятков лет, кажется, доживали свой век. смиренно и кротко — на сопротивление и громкие крики, элементарно, не осталось сил; те бесстыдно растрачены на ненужных людей, сумасбродные поступки, что не смогли привести на верную дорогу, нелепые глупости. все это — при жизни — имело иной окрас: и первая любовь казалась навсегда, а едкие слова, брошенные по наваждению бурлящих импульсов — чем-то невесомым, прозрачным, способным раствориться в воздухе,  подобно дыму сигареты. забавно, что с каждой никотиновой дозой, в атмосфере тлела частичка человечности, а дыра где-то над ребрами — после очередной затяжки — крошилась тусклым  пеплом по краям. я не придавала значения глухой боли в груди, не искала помощи у врачей, заранее зная — пройдет; как скоро — без понятия — в голове звенящим ударом металла о наковальню голос матери — «потерпи»; отказалась от таблеток — не поможет. легкое покалывание слева, почти фантомное, скрежет чуть ниже, и сны — жуткие до проступающего пота — совсем не причина обивать пороги аптек среди ночи. потерпи.

посещение церкви в моем расписании на ближайшие несколько месяцев вряд ли можно отыскать, а в голове — ни одной светлой мысли. библия — по витиеватым пересказам фон триера. мама искренне полагала, что разговоры с ряженым, что стоит за хлипкой перегородкой в исповедальне, помогут: излечат отца от пьянства исключительно сжатые в крепкий замок руки и заученные молитвы, на скрипучей скамейке, что стонет в унисон моим тихим вздохам. маленькая кайла искренне пыталась отыскать в себе веру; взрослая — выменяла божье благословение на бутылку скотча. я стыдливо рассматривала стертые носки своих любимых туфель, словно боясь взглянуть на разноцветную фреску, что играла на солнце миллионом солнечных зайчиков, вглядывалась в рытвины на спинке соседней скамьи, каждый раз подмечая новые; не хотела сталкиваться взглядом со священником — в те моменты казалось, что меня выставят из церкви, стоит проницательному взору заметить отречение в моих глазах.

я не верю в бога, вряд ли вспомню строчку молитвы, полагаться исключительно на себя — привычка, блядский рефлекс. к двадцати трем годам не сумела разобраться в буддизме, уповать исключительно на судьбу — не мой случай. но я не смогу найти ни единого слова во всех диалектах мира, чтобы описать нашу с киром встречу иначе.

спасибо, что проводил, — на прощание — легкий поцелуй в щеку, почти невесомый, ни к чему не обязывающий. никаких глупых приглашений на чай или весомых аргументов о пустующей квартире — в тот момент мы оба искали тот самый спасательный круг, что поможет продержаться на плаву еще немного, до последнего вздоха, ждать которого, кажется, осталось не так долго; не нужны были бессмысленные интриги на одну ночь, стыдливый румянец на следующее утро и гробовая тишина. совершенно, блять, другой случай. за те двадцать минут, что заняла дорога до дома — с моим перманентным шипением от ощущения шершавого асфальта под ногами, успев обменяться номерами — меня ни на секунду не покидало чувство безмятежности и спокойствия. и воздух, двумя часами ранее содрогающийся от раскатов грома, казался легким, как никогда — дышала глубоко, пробуя кислород, будто впервые — во рту, на самом кончике языка — едва уловимый привкус счастья, по глотке — сладким медом влечение; глубоко в легких — необходимое чувство быть рядом.  и дело не в выпитом алкоголе — кир, сам того не зная, в момент — из очередного компаньона на вечер — превратился в моего компаньона на всю оставшуюся жизнь. — ты замечательный. обещай выспаться и напиши мне, ладно? до встречи, киран берс.

я едва припомню, когда в его — нашей — квартире постепенно стали появляться мои вещи; когда ночевки плавно перетекли в постоянное проживание; а теле-марафоны зачарованных и отчаянных домохозяек стали дурацкой традицией. пересчитать, сколько раз мозолистые пальцы легким движением стирали с моих раскрасневшихся щек слезы — глупые мальчишки — не представляется возможным. в тот вечер я крепко ухватилась за призрачную надежду стать счастливой. отпустить — до сих пор — боюсь.

слышать дрожь в голосе того, кто последние несколько лет был незаменимой поддержкой для хрупкой девочки, что не сумела повзрослеть — пулеметная очередь наотмашь. слезы разбиваются о холодный кафель под ногами, окропляя брызгами ту смесь грязи с песком, что принес на изнеможенных ногах кир. киваю, безмолвно обещая перестать — киран жив, физически — здоров, о ментальном состоянии говорить не приходится.
тише, малыш, — шепчу, поглаживая большим пальцем ладонь берса — тот содрогается каждой клеткой своего тела, едва находя в себе силы для этого рваного диалога.  нет и намека на то хладнокровие и спокойствие, что присуще ему и его сослуживцам — дело дрянь. — шон? парень из вашей части? он сейчас там?  — в безлюдном коридоре предательски прохладно, от этого желание быть ближе троекратно возрастает — я утыкаюсь мокрым носом в его шею, прикрывая глаза. в голове — рой мыслей, среди которых вырисовывается едва знакомый силуэт того самого шона, до которого — накрепко закрытая дверь и несколько врачей, спешащих оказать первую помощь. киран упоминал его имя, когда рассказывал о нечастых походах в бар с сослуживцами, может, я видела его в недавних вызовах в телефоне, вполне возможно — видела его макушку на крыльце нашего подъезда. не придавала значения, впрочем. — что бы там не произошло, ты не виноват, в курсе? — отстранившись всего на пару сантиметров, я обхватываю его лицо ладонями, пачкая пальцы сажей, и едва сдерживаю желание расплакаться вновь: в глазах напротив не разглядеть взрослого мужчину, что бросается на амбразуры ради спасения других людей. там — потерявшийся мальчишка, истосковавшийся, уставший, испуганный. ему, быть может, не больше десяти, и он сам нуждается в помощи. — прости, — не в силах контролировать это щиплющее ощущение на слизистой, я качаю головой из стороны в сторону. — расскажешь, что случилось?

колени дрожат от взваленной на плечи ответственности, мы, кажется, впервые меняемся местами: киру — этому маленькому заплутавшему ребенку — необходимо крепкое плечо рядом, уверенная походка, что выведет из блядского нескончаемого сумрака.

я держу его крепче. я не дам упасть.

0

5

кику:
[float=left]
вот тебе чувства — в них и причина любого искусства; [/float]

подобно стихийному бедствию, урагану, бушующему на всем западном побережье, внезапное осознание беспробудной влюбленности сбивает меня с ног — голова кружится от эйфории, что разливается по всему организму сладкой негой, щеки покрываются ярким багрянцем от очередного прикосновения пальцев к ним — привычка. в голове ни одной мысли о том, как утихомирить стихию; вырваться из этой пелены чувств не представляется возможным. честно — не хочется. все именно так: словно затертые кадры кинолент — рябящие старостью, с шумом, пылью лежащим на забытых пленках; будто запах обветшалой книги шекспира, шершавых страниц с россыпью выцветших чернил — местами — порванных по неосторожности, но не теряющих от этого свою ценность. я не устаю пересматривать глупые подростковые комедии до самого утра, перед сном — вместо маминой библии — сонаты о той прекрасной, возведенной в культ. я, кажется, дышу впервые за семнадцать лет.

за окном — ранняя весна, которую мне не приходилось романтизировать раньше: щебечущие птицы ранним утром вызывали легкое раздражение и едва заметный нервный тик — выспаться в единственный выходной, свободный от школы и тренировок, не удавалось из-за незамысловатых мотивов, навеянных самой природой, обрывков коротких фраз, коими перекидывались пернатые, сидя на жердочках-ветках. теплое калифорнийское солнце, лучи которого проникали в комнату сквозь мелкие щели плотных штор, стоило ветру коснуться приоткрытых балконных дверей, сотнями крошечных шажков — бликами — плясало на моем лице, что не вызывало и намека на сонную улыбку. исключительно недовольные стоны и натянутое по самый лоб одеяло. от утренней духоты не спасал старенький вентилятор, быть может только ледяной душ.

но не сейчас.

нет, мы точно не виделись раньше. и это будет супер глупый подкат, если скажешь, что я снилась тебе однажды, — смеюсь, скорее от смущения — высокий парень напротив меня, кажется, вот-вот совершит ошибку, обратившись к сборнику фраз для пикапа. — меня кайла зовут, — я прикрываю ладонью глаза от палящего солнца, когда задираю голову наверх — оценить внешний вид собеседника мне мешает козырек собственной кепки и огненный шар, стоящий высоко над горизонтом — отличное время для отдыха на пляже. — присаживайся, если хочешь, — незамысловато веду плечом и откидываюсь обратно, на мягкий плед, что спасает от температуры раскаленного песка. проведя всю сознательную жизнь взаперти, подобно принцессе в высокой башне, возле которой кружит огромный огнедышащий дракон, одни рассказы о котором вселяют страх в заблудших путников, я стремилась узнать этот мир, скрытый от моего взгляда годами, как можно скорее. на уровне инстинктов; методом проб и ошибок; горьких слез, звонкого смеха, вымотанной улыбки. увидеть созвездия в глазах человека напротив; захлебнуться, весь оставшийся день на языке чувствуя солоноватый привкус разочарования; порезаться, чтобы осознать, что такое забота. погибать от незнания — худший из всех возможных вариантов. жаль, что понять это мне удалось столь поздно. позади, за плечами — сотни разученных программ для соревнований штата, стертые об перекладины ладони, въевшийся в кожу тальк; в табельном листе — механизированное «отлично», huh, мама будет рада; внутри — только-только зарождающееся желание жить. «не проеби момент» скажет незнакомец после. я, почему-то, прислушаюсь.

кик — парень, полный противоречий и неоспоримого бунтарства, что гоняет кровь к сердцу и обратно, казался чем-то новым, неизведанным ранее. я приближалась осторожно — насколько умела делать это; выверенными шагами, аккуратно, боясь оступиться и кубарем полететь в пропасть, оставив на теле кровоподтеки и травмы, несовместимые с жизнью; делая передышки — бесконечно анализируя, обдумывая. огонь — жжется; воздух — вырывает с корнями вековые деревья; вода — бьет хлеще металла; люди — убивают не так, как делает природа. растягивая удовольствие, они наслаждаются каждой пролитой каплей крови, считая — три, два, один — считая секунды до кончины жертвы. люди — полны неведомого страха. внутренний голос, не замолкая, уповал на единственный шанс, удачную возможность, сердце — сдалось при первой встрече, там, на пляже; разум — ох, блять, к черту все.

впервые: чуждо, неловко, глупо. чужие руки на моем теле — до кома в горле непривычно; до громких стонов — приятно. скомканные простыни, иссякающий кислород, саундтреком — скрипящая кровать, из освещения — мерцающий светильник, доживающий свои последние дни. мои запутанные волосы на взмокшей подушке, его искусанные губы, в который раз изучаемые моим языком. ощущения выкручены на максимум — тактильно физически, чувственно морально. боль — не исключение. миллион заживляющих поцелуев после, нежный шепот — разобрать слова я не в силах; и влюбленный взгляд, что отгоняет в сторону любое стеснение,  в ответ на каждый сорванный вздох. это — не бездумный порыв пьяного угара и последствие веселящего трипа, напротив. заикаться о любви рано, но тонуть в ней, осознанно, постепенно, уходя под воду с каждым днем, крепко держа друг друга за руки — оба не против.

мы ранены грустью; но где-то на дне наших глаз я вижу надежду,
          между нами границы, страницы, вершины и катакомбы / / /

листья отрывного календаря покоятся на дне мусорного ведра, я — сбежавшая от родителей после выпускного вечера — стою на балкончике небольшой квартиры, про оплату которой мы с соседкой периодически забываем, пальцами перебирая по металлической перегородке с соседней террасой. тихо, почти бесшумно. даже здесь, вдали от береговой линии, слышен журчащий шум прибоя и крики сумасшедших чаек — и это совсем не мешает сосредоточиться. прошло несколько месяцев со дня нашего знакомства с киком, чуть больше — с момента, когда несколько университетов прислали ответные письма, сообщая о том, что они будут рады видеть меня в числе студентов этой осенью — я, в свою очередь, была рада измельчить белесые листы и развеять их на ветру; несколько недель — с выпускного бала. и всего пятнадцать минут назад моя жизнь покатилась к чертям.

«ты свободен? можешь приехать?» — короткой смс-кой кику.

что, блять, делать дальше?

0


Вы здесь » больна( » наськины анки » кайла данай (синди кимберли)


Рейтинг форумов | Создать форум бесплатно